Уже в мае международные и правозащитные организации начали трубить о масштабах развернувшейся на фоне пандемии стигматизации и ксенофобии. Не в последнюю очередь неприязнь направлена на мигрантов — традиционно уязвимую социальную группу, которая в сложившихся условиях стала восприниматься ещё и как источник инфекции. Несмотря на это, противодействие мигрантофобии не входит в число приоритетных задач правительств Центральной Азии. Не берут на себя эту роль и медиа, предпочитая освещать миграционную проблематику в рамках известных парадигм.
С подачи российских журналистов сотни общежитий и хостелов для мигрантов из Таджикистана и Узбекистана по всей стране превратились в «очаги заражения» и «рассадники вируса». СМИ прилежно сообщают о «массовых вспышках» среди приезжих работников и цитируют соответствующие заявления высокопоставленных чиновников: «Там среди них очень большое количество заражённых, больных», — говорит, выступая в прямом эфире федерального телеканала, мэр Москвы Сергей Собянин. В Узбекистане соотечественники, находящиеся за границей на заработках, тоже подвергаются стигме: «Каждый человек приносит с собой новый тип вируса. Это и есть новый очаг», — отмечает глава демократической партии «Миллий тикланиш» Алишер Кадыров, предлагая прекратить вывоз граждан из других стран.
При этом упомянутый нарратив — каким бы привлекательным для популистов он ни был — по нашему ощущению, всё же не является господствующим. Главная медийная «заслуга» заключается в том, что с началом пандемии мигранты предстали перед общественностью преимущественно в образе жертв, и грани этой жертвенности продолжают множиться день ото дня.
Мигрантов из стран СНГ, согласно материалам в СМИ, в России неделями держат взаперти без воды, еды и электричества, выгоняют из общежитий при первых симптомах коронавируса, не информируют о необходимости ограничительных мер и особенностях течения заболевания, не тестируют на наличие вируса и не принимают в поликлиниках без регистрации и страховки, не обслуживает скорая помощь в отсутствие медицинского полиса, в обход закона облагают платой за хранение трупов умерших сограждан в морге.
В ещё более незавидном положении оказались, если верить журналистам, мигранты, решившие с началом пандемии вернуться в родные страны. Авторы текстов именуют их «застрявшими», а на российско-казахстанской границе, у посольств и аэропортов фиксируют «скопления». Узбекистанцы, кыргызстанцы и таджикистанцы оказались практически меж трёх огней.
Во-первых, они отчаянно просят помощи у правительств собственных стран, рвутся на вывозные авиарейсы и ожидают, когда дипломаты организуют, наконец, транспортный коридор через Казахстан. Пока же записанные журналистами истории не сильно обнадёживают: мигранты жалуются, что на чартерах вместо пожилых, больных и беременных улетают «лишь здоровые ребята»; что в посольство не дозвониться; что сотрудники посольства привозят их к КПП на границе и «оставляют на произвол судьбы»; что не хватает денег, чтобы купить билеты на самолет.
Для последних будут организованы железнодорожные рейсы, узнаём мы из заметки. Составы при этом будут сопровождать сотрудники Нацгвардии и Министерства внутренних дел Узбекистана (будто речь об экстрадиции опасных преступников). Читателей это удивлять не должно, потому что периодически СМИ также сообщают о предпринимаемом мигрантами «штурме» границы.
Во-вторых, российские власти тоже — исходя из публикаций в СМИ — далеки от идеалов милосердия и сострадания. Ожидающие депортации мигранты протестуют «под палящим солнцем» против «ненадлежащих условий проживания» в спецприёмниках. Палаточные лагеря вблизи границы переполнены или вовсе пустуют. Мигранты, как передают их слова журналисты, считают, что в стихийных лагерях вдоль шоссе у них больше шансов быть замеченными. Судя по тому, какие красочные репортажи о нечеловеческих условиях жизни привозят оттуда журналисты, в словах мигрантов есть доля правды.
В-третьих, на отчаявшихся мигрантах наживаются их же соотечественники, услужливо предлагая небескорыстно довезти до границы, которая якобы открыта для проезда («берут людей и используют их как заложников ситуации»), или втридорога приобрести билет на вывозной чартерный рейс.
«Заложниками ситуации», надо добавить, стали и те мигранты, чьи рабочие места, несмотря на карантин, уцелели. В июле на весь регион прогремел инцидент на строительстве Амурского газоперерабатывающего завода. В сообщениях, кроме трудовых мигрантов из Узбекистана, фигурировали такие выражения, как «массовые беспорядки», «бунт» и «погромы». Из новостей выходило, что «бушующие» узбекистанцы напугали своими действиями даже прибывший на место происшествия ОМОН, вынужденный потом спасаться бегством. В Москве и Санкт-Петербурге мигранты стали частью новостной повестки после устроенных ими «акций протеста». Во всех случаях поводом для выступлений стало нарушение работодателями трудовых прав иностранных работников (однако в заголовки попал, разумеется, не этот возмутительный факт).
Самоуправство работодателей дополняет произвол со стороны властей, которые ввели «бессмысленную норму» о необходимости сдать тест на коронавирус для получения разрешения на работу, не проверяют выплату компенсаций за вынужденный простой, требуют оплатить трудовой патент вопреки закону. Чудовищной демонстрацией положения трудовых мигрантов стало происшествие с узбекским рабочим, который оказался в реанимации после того, как работодатель избил и выбросил мужчину со второго этажа. «Коллеги Акбарджона рассказали, что Третьяков поступал с ними, как с бесправными рабами», — резюмируют проблему в одной из публикаций.
Несмотря на всю несправедливость описанных ситуаций, журналисты в период пандемии не забывали подчёркивать маргинальное положение мигрантов. Тем более поводов было предостаточно: вот источник в силовых структурах говорит о необходимости некоего «рейтинга социального доверия мигранта»; вот мигранты завезли в обсервацию вшей; а вот узбекистанцы стали жертвами пожара из-за того, что вынуждены «ютиться в малопригодных для нормального проживания помещениях».
Не обошлось и без традиционной в этом контексте криминализации: «Приезжие не поделили ремонт в квартире рядом с Эрмитажем. Элитное жильё запачкали кровью», «Кыргызстанцы в Москве предложили избивать соотечественниц за отношения с иностранцами, а потом передумали», «На границе РФ и Казахстана произошли стычки с мигрантами», «Таджикистанцы ударили полицейского и повредили служебную машину во время конфликта на рынке “Тёплый стан”». Новость о снижении преступности среди мигрантов в период карантина ожидаемо утонула в потоке сообщений о массовых драках между таджикистанцами и кыргызстанцами, увеличении количества уличных патрулей, изолированных городках нелегальных мигрантов, деятельности этнической ОПГ, подделывающей документы.
Сохранилась и пестуемая правоохранителями связь между мигрантским сообществом и терроризмом. Так, за несколько последних месяцев спецназ российской ФСБ успел предотвратить «массовый расстрел людей», который якобы готовил гражданин Таджикистана, а спецназ украинской СБ задержал гражданина Узбекистана, якобы намеревающегося взорвать отделение банка. В Калининграде же пресекли деятельность «законспирированной ячейки», состоящей из четверых граждан Центрально-Азиатского региона. Они, как сообщается, «осуществляли вербовку и идеологическую подготовку трудовых мигрантов <…> для последующей их переправки в зону боевых действий».
В качестве контрнарратива журналисты чаще всего предлагали аудитории обратить внимание на экономическую целесообразность иностранного наёмного труда. Однако вместо человеческих историй звучали денежные суммы, на которые пополняют бюджеты разных стран мигранты, и перечень отраслей экономики, где труд мигрантов всё ещё очень востребован. Мигранты, творящие добро, — образ сколь прекрасный, столь и редкий для медиа. К такого рода исключениям можно отнести заметку о таксисте из Кыргызстана, который спас семью из загоревшегося автомобиля, и историю о таджикских активистах, которые начали раздавать еду нуждающимся москвичам.
Пандемия, таким образом, не смогла хоть сколько-нибудь расширить или углубить альтернативный дискурс вокруг мигрантов из стран Центральной Азии (как, впрочем, и их мнимую склонность к совершению преступлений). За несколько месяцев региональным медиа удалось сделать другое — возвести жертвенную роль мигрантов практически в абсолют. Надо полагать, в общественном сознании ещё больше укоренился образ узбекистанца или таджикистанца, ни за что не отвечающего, пассивно-агрессивного, обиженного, напуганного, чрезвычайно уязвимого и постоянно нуждающегося в помощи. И пока СМИ не найдут другую линзу, трудовые мигранты едва ли почувствуют себя равными участниками общественного договора.
