Главная для меня неожиданность недели: Tengrinews опубликовал видеоинтервью казахстанской журналистки Акмарал Баталовой с министром обороны России Сергеем Шойгу, да ещё и продублировал его в печатном формате. Забегая вперёд, скажу, что, углубившись в анализ, кажется, я понял, зачем оно было создано. А в целом эта журналистская работа полна недостатков. Попробую объяснить своё мнение подробно, а обнаруженные недочёты перечислю по пунктам.
Заголовок на грани кликбейта
«Интервью с Шойгу. Секрет про американцев, Казахстан и “армия Турана”» — под таким заголовком был опубликован этот материал. И он, конечно же, привлёк внимание читателей. На исходе дня опубликования счётчик показывал десятки тысяч просмотров. Но что же скрывается под гордой пометкой «Эксклюзив», поставленной авторами материала? Во-первых, неточный заголовок — заявленный «секрет про американцев» не обосновывается содержанием.
«Не буду скрывать, что и сегодня в Сирии на оперативном, на тактическом уровне у нас очень тесные контакты с американскими коллегами. Может быть, если это для кого-то секрет (выделено мной — С. К.), я его открываю, этот секрет. У нас на уровне наших, по-гражданскому назову, управленцев в воздушном пространстве и ведению работы в воздухе по борьбе с терроризмом по нескольку раз в день бывают контакты», — говорит Сергей Шойгу, отвечая на один из вопросов журналистки.
Проблема в том, что озвученное российским министром не является секретом (то есть официально засекреченной либо хотя бы каким-то образом скрываемой информацией). И мирное тактико-оперативное взаимодействие представителей разных (даже увязших в политическом соперничестве) государств на территории Сирии — это общеизвестный факт. То есть ничего такого, что стоило бы выносить в заголовок, в данном случае Шойгу не озвучил, и очевидно, что слово «секрет» употребил как риторическую фигуру.
Отсутствие контроля над беседой
Для удобства предлагаю любознательному читателю, посмотрев видеоверсию интервью, пролистать и текстовый его вариант. Так будет понятно, почему 20-минутный разговор кажется гораздо более долгим. Дело в том, что в эту треть часа уместилось всего пять вопросов журналистки. Соответственно, ответы оказались, мягко говоря, затянутыми. Например, на первый вопрос российский министр в свойственной ему неторопливой манере отвечал шесть минут, в течение которых собеседница и не пыталась прервать поток мыслей политика. Вопрос касался новых внешнеполитических повадок администрации Байдена и того, как избрание нового президента США может сказаться на отношениях с Россией.
«…Как это относится к Казахстану вместе с Россией? Чего нам ожидать?» — завершает вопрос несколько размытой формулировкой Баталова. И получает тот самый столь же разреженный по смыслу шестиминутный ответ, включающий описание борьбы с международным терроризмом мировых держав, успехи России в Сирии, совместное с другими странами уничтожение химического оружия. Ответ, включающий много общей (и общеизвестной) информации, однако не отвечающий даже на заданный вопрос. И такое повторяется на протяжении всего интервью. Общие вопросы сопровождаются какой-то застенчивостью и нежеланием направить собеседника в нужное русло, даже если его мысль давно скачет галопом по отвлечённым темам. Вообще политики, а тем более крупного калибра, — сложнейшие собеседники для журналистов, и пускать на самотёк беседу с прирождёнными харизматиками, умеющими захватить в диалоге инициативу, — сомнительная стратегия.
Спорные выводы
Ко второму вопросу журналистка решила немного сымпровизировать. И попытка оказалась по меньшей мере странной. Вот Шойгу рассказывает об отношениях России и США на примере прекратившего действие после ряда громких заявлений с обеих сторон Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Дождавшись окончания его реплики, Акмарал Баталова задаёт следующий вопрос (приведу его полностью):
— Для себя делаю вывод такой, что политическая риторика может быть разной. На самом деле решают и принимают решение не политики, а, видимо, военные…
Нюанс в том, что абсолютно никаких предпосылок для этого вывода в предыдущем ответе собеседника и в помине нет. Даже с большой натяжкой договор о ликвидации класса ракет, способных нести ядерные боеголовки, нельзя назвать соглашением в сугубо военной сфере, и совершенно очевидно, что он имел стратегическое, а значит, политическое значение. Но даже если Баталова имела в виду, предположим, некое военное лоббирование каких-то решений политиков, то фиаско Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности вообще-то не шло вразрез с проводимой США и Россией многолетней политикой в отношении друг друга. Таким образом, вывод автора оказался по меньшей мере спорным.
Формулировки и редакторская правка
И если условная первая половина интервью оказалась довольно неудачной, во второй части наконец появился интересный вопрос. Журналистка решила спросить министра обороны России об идее, которую часто муссируют в казахстанских соцсетях: идею, кажется, получившую второе дыхание после успешного применения Азербайджаном турецкого вооружения в карабахском конфликте — о создании «армии Великого Турана». Интересно, что вопрос содержал большие неточности, но ещё интереснее другой факт: его отредактировали для печатной версии. Приведу оба варианта.
Оригинал:
— Всем известно, какое партнёрство у России с Турцией есть. Достаточно продуктивное. Но при этом у отдельных, скажем так, политиков в Турции, у нас среди националистических кругов (выделено мной — С. К.) возникает идея воссоздания Великого Турана и создания армии Турана, единой армии мусульманских стран (выделено мной — С. К.). Как вы относитесь к этому?
Сравните с вариантом в печатной версии:
«Партнёрство у России с Турцией в последнее время достаточно продуктивное. Но при этом возникают вопросы у некоторых отдельных, скажем так, политиков в Турции, и у нас среди некоторых кругов возникает идея воссоздания «Великого Турана» и создания «армии Турана» — единой армии тюркских стран. Как вы относитесь к этому?»
Резюмирую: при редактировании из вопроса изъяли упоминание националистов, а кроме того, исправили неточность, так как в контексте Великого Турана, конечно же, лежит пантюркистская идея. На мой взгляд, обе правки довольно странные: первая попахивает самоцензурой, вторая — попыткой исправить уже сказанное и зафиксированное на видео. И обе правки идут вразрез с привычным текстовым отображением аудио- или видеоинтервью в СМИ, где обычно устная речь передаётся печатно точно и во всех нюансах. Я бы мог сделать скидку, если бы авторы ограничились текстовым интервью и вносили редакторские правки, отталкиваясь от диктофонной записи, которая никогда не будет обнародована. Но опубликованное видео зафиксировало изначальную формулировку, и эти странные правки, на мой взгляд, теперь кажутся совершенно неуместными.
В другой части интервью авторы текстового варианта заменили «таджико-таджикский конфликт» (так Шойгу, по всей видимости, описал гражданскую войну в Таджикистане) на «таджико-узбекский конфликт». Разница, согласитесь, есть, и существенная.
Режиссура и монтаж
Спорными оказались также режиссура и монтаж. Казалось бы, что такого можно сделать в этом лаконичном с точки зрения визуального ряда жанре?
Во-первых, неуместными показались мне иллюстрации ответов министра Шойгу с помощью документальной видеохроники. Вот он говорит об успехах России в Сирии, а нам показывают движущийся по взлётной полосе российский истребитель; только Шойгу начал отвечать на вопрос об Афганистане, как зрителю предъявляют кадры трущоб из этой небогатой страны.
И так на протяжении всего интервью: если эти вставки представляют собой запоздалую попытку хоть каким-то образом разбавить многословные ответы политика, решение, на мой взгляд, очень сомнительно. Потому что оно лишний раз подсвечивает неоспоримую лояльность авторов к точке зрения собеседника — настолько сильную, что она будто побуждает подчёркивать его слова дополнительно видеоиллюстрациями в духе условной «пресс-службы Минобороны», неуклюже пытающейся усилить впечатление от слов шефа.
Другой нюанс — за всё время нам ни разу не показали общий видеоплан с Баталовой и Шойгу друг напротив друга. Незначительная деталь, но это весьма странное решение: думаю, общий план (да хотя бы один!) совершенно необходим для обозначения локации, особенностей места съёмки и подтверждения, что собеседники находятся лицом к лицу друг к другу. Сомнений, вроде бы, и нет. Но удобство восприятия (монтаж вообще-то для этого и существует) страдает: телевидение приучило нас к определённым правилам: сначала нам показывают место действия, а потом всё остальное. Только в конце интервью нам показывают замену: совместное фото журналистки и министра. И я не припомню, чтобы где-нибудь ещё видел что-то подобное.
Интервью ради одного вопроса?
Делая обзор этого интервью, я сделал очевидный вывод: вся беседа на самом деле посвящена одному-единственному вопросу, который был задан последним.
— Вы сейчас говорите о тех, кто пытается действительно проблему решить в положительном русле. Но если говорить о тех, кто пытается всячески рассорить наши страны, пытается в негативном свете выставить Россию… Некоторые люди, которые заблуждаются, вот у нас, например, даже многие есть, которые на полном серьёзе считают, что Россия хочет присоединить Казахстан к себе… — произнесла напоследок Баталова.
Шойгу ответил, что никакого повода, чтобы что-то делить между собой, нет, напомнил о демаркации границ и даже упомянул Абылай-хана.
Сдаётся мне, интервью, которое мы увидели, — лишь обёртка для одного этого единственного комментария. Это эдакий «официальный ответ» России на возмущение казахстанцев словами территориального фетишиста Никонова (формулировка моя — С. К.). И если я прав, мне кажется, что идею не удалось полноценно интегрировать в беседу и прикрыть общий замысел маскировочной сеткой журналистского жанра как раз из-за слабой формы, из-под которой выпирает конкретное, бескомпромиссное содержание.
Если моя догадка верна, то совершенно нет смысла в том, чтобы продолжать судить это интервью по меркам большой журналистики — удивляться, почему вопросы были заданы именно так, и почему не были заданы другие, почему контроль над беседой будто не интересовал журналистку, а монтаж оказался столь необычным для жанра. Потому что с моей точки зрения это интервью представляет собой информационный инструмент ограниченного действия с очень утилитарным функционалом, будто наспех созданный в ответ на конкретный вброс россиянина Вячеслава Никонова в эфире «Первого канала».
