Так сложилось, что казахстанский зритель привык к плохим новостям. И уже ничто не вызывает более яркого эмоционального отклика, чем детские страдания. Поэтому истории об избиении ребёнка железной трубой или мальчике с цепью на шее (даже если они случаются не с нашими гражданами и в другом государстве) СМИ распространяют мгновенно, не упуская подробностей. Материалы о детях, переживших трагедии, гарантированно повышают просмотры и рейтинги. К тому же дети — это не чиновники, работая с которыми обычно взвешивают каждое слово. Они не подают в суд, не требуют опровержений или морального ущерба. Не потому, что их родители не имеют права. Просто в трагические моменты так тяжело и так больно, что трудно возразить, если журналист вскрывает свежую рану циничными вопросами.
— У тебя что-то с глазками, они синенькие. Что с ними? — спрашивает четырёхлетнюю девочку журналист Айгерим Муздыбаева, направив на неё микрофон «Первого канала Евразия».
— Дядя бил.
— Какой дядя?
— Злой, Амир.
— А что он говорил, почему он тебя бил?
— Потому что я не слушалась.
Интервью малышки в сюжете о том, как мужчина избил ребёнка за непослушание, — блажь журналиста. Без него можно было обойтись. Зрители бы всё равно поверили, что насилие произошло, и, шокированные, пересылали бы ссылку на сюжет друг другу, охая и качая головами. К тому же, в этой истории было на что обратить более пристальное внимание. В подводке ведущий сообщил зрителям, что мать ребёнка обратилась в редакцию, чтобы её защитили. В интервью она со слезами на глазах рассказывает, что полиция не поддержала и обвинила её саму в жестоком избиении девочки. Далее зрителям показали, как подозреваемого ведут в ИВС, и начальник управления дежурно рапортует, что материалы по делу передадут в суд. Почему мать девочки сомневалась в полицейской защите и вынуждена была звать журналистов? Расследуют ли этот факт? Автор не сообщила.
Задержанного она называет то героем-любовником, то бойфрендом, то бывшим сожителем, показывая негативное отношение и собственное превосходство, неуважение к личной жизни героини; назидательным тоном, по сути, смещает часть вины на мать девочки.
«Девушка в произошедшем винит себя, но хочет сделать всё, чтобы обидчик ответил за жестокое избиение ребёнка. Ведь взрослый 46-летний мужчина-спортсмен свои умения работать кулаками должен демонстрировать только на ринге. Виктория хочет, чтобы её историю услышали другие женщины, особенно матери-одиночки, и не повторяли её ошибок», — говорит автор.
Режет слух и использование в тексте жаргона «прокололся», когда журналист рассказывает о том, как задержанный якобы запугивал женщину. Небрежность в сюжете читается и невербально. Автор без маски, без перчаток открывает сок в тетрапакете и передаёт его малышке, в то время как в стране объявлен режим ЧП и карантин из-за распространения коронавируса.
Как и ожидалось, текст сюжета перепечатали информагентства. Благодаря такой подаче материала женщина получила уготованную ей долю хейтинга от читателей.
Журналисты часто используют детские трагедии в своих ток-шоу. Зрителям программы Niet на телеканале Qazaqstan запомнилась история трёх детей, которых родители после развода оставили на попечении родственницы и больше не интересуются их судьбой.
Женщина хочет, чтобы мать отказалась от детей официально, но та уехала в Турцию, и теперь оформить опекунство невозможно.
Девочку и двух её младших братьев, одетых в нарядную школьную одежду, привели в студию и показали участникам ток-шоу заранее снятый сюжет. В нём дети долго рассказывают, как скучают по матери, но та их всё время обманывает и не навещает.
— Что бы ты сказал своей маме, если бы она вдруг оказалась перед тобой? — спрашивает журналист мальчика.
И ребёнок, не выдержав, горько плачет, закрывая лицо руками.
После просмотра сюжета два брата плачут навзрыд уже в студии. Ведущая и родственница, похлопывая их по спинам, успокаивают, приговаривая, что джигитам плакать нехорошо. Глядя на них, рыдают зрители в студии. На этом фоне выделяется сестра расстроившихся мальчиков, делающая вид, что она стойко переносит это несчастье. Малышка не проронила ни слезинки. Вдобавок ко всему ей пришлось читать стих о прекрасной материнской любви. Сложившаяся картина рвёт сердце на части от того, что спасти детей от журналистского цинизма и бесчеловечности уже невозможно.
Интервью несчастных детей, засучив рукава, пишут, режут, склеивают и журналисты программы «Дау-дамайсыз арнасы» на телеканале КТК.
Почти в каждом выпуске — истории неблагополучных или малообеспеченных семей, в которых дети терпят насилие от малограмотных родителей, недоедают, плохо учатся и в целом сильно страдают от нищеты и депрессивной домашней атмосферы. Ведущие — Гульмира Абыкай и Жазира Бегалы — предстают в роли спасительниц, перед которыми открываются все двери. Буквально взяв взрослых за руку, они приходят в просторные кабинеты чиновников сельских акиматов, помогая оформлять документы, пособия и прочую соцподдержку. Лица детей создатели программы не скрывают за редкими исключениями. Все выпуски распространяют в интернете.
С одной стороны, журналисты показывают, в каких страшных условиях живут люди в Казахстане, как нарушаются права детей. С другой — задают травмирующие вопросы: «Мама тебя когда-нибудь целовала?» или «Ты по маме скучаешь?». И дети, рыдая, отвечают, что нет, или признаются, что любят, даже если родители отказались от них. В фокусе камеры — душевные страдания детей, их затравленный взгляд, неухоженный вид, стыд, смущение, боль, а не безразличие чиновников, которые до приезда журналистов ничего не делали, чтобы помочь бедным людям выбраться из критической ситуации.
— Это танцы на костях. С одной стороны, журналисты хотят помочь, осветить проблему, но на самом деле это равносильно тому, что человека раздевают перед камерой, — говорит психолог Светлана Богатырёва. — Когда жертва пережила насилие, перенесла травму, журналист, вытаскивая это в информационное поле и заставляя проговаривать, производит ретравматизацию, которая по силе воздействия на психику может быть равна самой травме.
Светлана Богатырёва напоминает, что даже если ребёнка интервьюируют с разрешения родителей или их законных представителей, это нисколько не сокращает травмирующего воздействия на психику.
— Нужно понимать, что когда люди обращаются к журналистам и говорят о готовности освещать события с участием ребёнка, они сами пребывают в шоковом состоянии и не в состоянии адекватно всё взвешивать. Им хочется отомстить, поскорее наказать обидчика или выговориться. Возможно, потому что сами не справляются с эмоциями, а психолога нет рядом. Но оценить последствия им очень сложно. Даже взрослые, которые пишут о своих собственных страданиях и травмах в соцсетях, вроде бы переварив и сознательно подойдя к этому, когда сталкиваются с реакцией читателей, переживают травму заново. Поэтому, интервьюируя травмированного ребёнка, журналисты фактически организуют ребенку ту же самую травму, которую организовал насильник.
Не бывает случаев, когда интервью ребёнка, пережившего трагические события, невозможно избежать. Вместо него могут высказаться родители, близкие, психолог, педагог и другие взрослые, заинтересованные в защите его прав. Конечно, дети в кадре и их высказывания — самые честные, трогательные и заставляют зрителей больше сопереживать. Но ровно до того момента, как закончится видео. Дальше в смартфонах сменяются картинки и заголовки, игры, фото и музыка… Ребёнок же остаётся с густой вязкой темнотой в душе на долгие месяцы, годы, а может, и на всю жизнь. Цена этому — 30-секундный синхрон. И лайк любопытного зрителя.
